Пляжный клуб - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Билл направился на кухню и налил чашечку кофе без кофеина. Тут с улицы послышался шум. Подъехала машина, и на сердце отлегло: Мак. От радости Биллу хотелось заорать, чтобы Тереза слышала: «Мак приехал! Мак!»

В былые годы он уже не раз прерывал ее утренний сон своими радостными возгласами, но теперь смолчал. Прикрыв глаза, он прочел на память стих, словно молитву. «Снежный ветер в лесу». «Пройдешь весь путь – тогда уснешь». После того случая в ресторане Билл погрузился в поэзию. Особенно близки ему были слова старого человека, выходца из Новой Англии. И пусть Вермонт Фроста совсем не похож на этот остров (на участке Билла не стояло ни единого деревца), но по какой-то неведомой причине его стихи были целительны. Как бальзам на рану, как чудное снадобье. Прочтешь стих – и будто камень снимешь с печальной стареющей души.

А Мак – все тот же румяный улыбчивый парень с пушистой копной светло-русых волос. Билл знал его так же хорошо, как сына родного. Они поздоровались за руку, и Билл, поддавшись порыву, по-отечески обнял Мака.

– Ну, решил вернуться?

Такая у них была шутка. Давно устоявшаяся традиция. Мак никогда точно не говорил, вернется ли в мае, а Билл никогда его об этом не спрашивал. И все же первого мая парень неизменно выруливал на парковку, и каждый раз хозяин приветствовал его с присущей событию теплотой. Билла тянуло что-нибудь добавить, поблагодарить за то, что не бросил, однако он сдерживался. Во-первых, не хотелось смущать Мака. А во-вторых, может, парню и не стоило знать, что в нем так сильно нуждаются.

– Рассказывай, как прошла зима?

– Неплохо. У Кейси Миллер меня взяли на проект для «Сиско». Дважды снег выпадал, и я отпрашивался с работы, чтобы покататься с горки.

– Как поживает Марибель? – поинтересовался Билл.

– Нормально, – ответил Мак. – Библиотечные в ней души не чают. Да ей везде рады, куда ни сунься: на почте, в банке. Бывает, идешь рядом, и будто с мэром прошелся, VIP-персона. Ну и она всех вокруг знает.

– Намекает на замужество? – спросил Билл.

– А кто ж ее упрекнет, – ответил Мак. – Мы давно с ней вместе.

– И как? Неужели в этом году состоится?

Парень смутился. Билл похлопал его по плечу и поспешил сменить тему:

– Ну так что? Осмотримся для начала?

– Отлично, – с видимым облегчением ответил Мак.

Что бы ни происходило в жизни, Билл Эллиотт не мог относиться к отелю беспристрастно. Он знал его как свои пять пальцев и любил, словно лицо жены. И каждый раз поначалу, на первое мая, отель – заколоченный досками, точно старый призрачный город Дикого Запада, – казался ему суровым и угрожающим. Сегодняшний день не был исключением. Как большинство зданий на острове, снаружи отель был отделан серой кедровой черепицей. Двери и окна закрыты фанерой, на рамах облупилась краска. Когда Билл представлял отель в разгар лета, сердце радовалось. Унимался пульс, выравнивалось давление. Белые юбочки карнизов, сверкающие окна, усыпанные цветами кусты герани и бальзаминов, питомцев Терезы. Вода в океане – двадцать градусов, прозрачные бездонные небеса и юго-западный бриз, который легонько колышет бахромчатые края пляжных зонтов. Забудутся былые волнения и страхи, и даже теперь, в этот майский день, Билл был очарован зрелищем. Пусть заколочены ставни, осыпается краска и неухожен пляж, красивее места не сыщется во всем мире. Ну разве можно оторвать от сердца такую прелесть?

Билл с Маком прошлись вдоль боковых номеров и свернули налево к фасадному крылу. Все было в полном порядке, хотя зимой Билла непрерывно мучили кошмары о том, как комнаты подхватывает порывом северо-восточного ветра и уносит, словно домик в «Волшебнике из страны Оз». Он поднимался на каждую терраску и топал по доскам, проверяя их надежность. Мак внимательно осматривал крышу на предмет выпавших черепиц и проверял ставни, нет ли где зазоров.

– Все крепко, – констатировал Мак.

Потом они прогулялись по пляжу до парковки, Билл достал из кармана ключи и отворил дверь фойе. Они вошли.

– Дом, милый дом, – проронил Билл.

– Не то слово, – добавил Мак.

– Ну что, готов? – спросил Билл. Мак отчего-то не излучал привычной уверенности. Наверное, зимой у него было немало проблем. – Я в душ и переодеться, – продолжил он. – А ты начинай. Нам предстоит привести отель в порядок.

* * *

Для Терезы Эллиотт «Пляжный клуб» был как холст для художника, как глина для скульптора. В мае перед ней вставала непостижимая задача: сделать отель еще лучше, чем в прошлом году. Тереза боролась за красоту с детства. Она родилась и выросла на Лонг-Айленде, в Бильбо, пожалуй, самом неприглядном городке Америки. Родители поселились в одноэтажном домике с пологой односкатной крышей (кстати сказать, лет с десяти Тереза бросила называть его «своим», переименовав в «дом родителей»). Штукатурка на стенах, на кухне – мебель из белого пластика с золотой лепниной и обшитые фанерой шкафы. Перед домом раскинулась зеленая лужайка, а границы их собственности отмечал забор из железной сетки.

Теперь, став докой в гостиничном бизнесе, Тереза сравнивала родные края с «Холидей инн», где все поделено на одинаковые отсеки, а жилое пространство безжизненно, стерильно и начисто лишено очарования. Подростком она брела домой из школы мимо череды одинаковых домов и дворов, поражаясь, что люди согласны так жить. А потом поняла: это сознательный выбор – существовать в безликой некрасивости. И на это, думала она, у них есть причины. Ее район нельзя было назвать уродливым, ведь даже в уродстве есть что-то интересное. Наверное, самым подходящим словом для местечка ее детства было «неживописный». Ей казалось, что в таком месте, среди бело-черного пластика с золотой лепниной, вряд ли могло случиться что-нибудь замечательное и романтичное.